В какой-то момент любая наука становится так же смешна, как самое глупое суеверие.
Демиург
Он никогда не верил звездам
он знал, все очень просто
можно посчитать
ни четвертый Кеплера закон, ни
занятия алхимией Ньютона
он не мог признать
все, что он не мог объяснить
не имело права на свете быть
и тогда сказал сказал сам себе
хорошо!
вот мир
я его насквозь постиг и быть разрешил
он устроен точно так, как я сам решил
так что же я тогда грущу?
и чего я жду?
в каждом атоме я сам
для меня нет больше тайн... тайн...
в мире, где я сам все решил
почему-то скучно
страшно скучно жить
он думал, что он самый умный
и сам себе придумал
мир где богом стал
все, что из картины выбивалось
переменные, которые мешались
ренормализовал
...
Потом везде стали появляться тарелки, и я сам, выгуливая сына в коляске на прудах около нашего дома, несколько раз видел тарелку метров, наверное, в тридцати от нас. Илья уехал в Манчестер по приглашению полковника для изучения наследия майя. Из-за тарелок многие уже верили, что, действительно, то, что наблюдали Илья и его друзья, было сошествием на землю Хунаб Ку со всеми вытекающими последствиями. Оказалось, что были правы те, кто считал, что конец линейного календаря майя и прохождение через галактический диск, олицетворением которого было божество Хунаб Ку, - не дата катастрофы, а ее начало. В это время я почти забросил свой инопланетный сайт. Все это становилось слишком серьезным, а тон писем, адресованных мне, - все более и более истерическим.
Я увлекся паутиной 3.0, которая была тогда открытым проектом в стадии преальфа. Мне казалось, что она станет проводником нового коллективного сознания. Создание человеческого муравейника, нравилось вам это или нет, было уже вполне возможно. Индивидуализм - это просто недостаточное количество связей между любыми двумя людьми. Если интернет даст необходимую плотность связей, - рассуждал я, - наступит такой момент, когда человеческое сообщество превратится в самоорганизующеюся систему.
Как-то я сидел ночью на кухне с ноутбуком, в очередной раз проверяя анализ требований проекта, когда часа в три ночи зазвонил мой городской телефон. Я бегом и по возможности бесшумно выскочил в коридор, где был аппарат, которым мы пользовались очень редко.
"Алекс, ты что, почту вообще не читаешь?" - отчетливо и громко произнес в трубке голос Ильи. Вот что значит проводная телефония!
"Ты знаешь сколько сейчас время? Ты же всех разбудишь!"
"А... Извини. Как там семья? Ленька уже ходит? Слушай, я тебе писал. В общем, ты здесь нужен. Дорога за наш счет".
"Чей это ваш? И где это - здесь?" Я никак не ожидал от Ильи такого авторитетного тона.
"За счет института. А здесь - в Манчестере".
"А семья?"
"Не волнуйся, - Илья засмеялся на другом конце провода. - В этот раз мы тебя вызываем только на неделю".
Не успел я еще как следует налюбоваться в аэропорту на британских полицейских с их смешными шляпами, как увидел встречающих меня Илью и незнакомую мне девушку. Он широко улыбался, пока я к ним подходил, и это было очень странно для того Ильи, которого я знал в Москве. На первый взгляд, в нем мало что изменилось: длинные волосы, вечный джинсовый костюм. Только волосы были нарочито небрежно уложены, и джинсовый костюм чем-то напоминал дорогой костюм преуспевающего банкира, выгодно отличаясь в этом плане от хорошо мне знакомого костюма с рынка. Я поздоровался, опасаясь услышать в ответ что-нибудь типа "Hi!", но обошлось. Илья и девушка, которую, как оказалось, звали Кристин, заговорили со мной по-русски. Также меня порадовало, что мы поехали не на машине, а на поезде, который останавливался прямо в здании аэропорта. До станции Пиккадилли мы доехали минут за двадцать.
Девушка оказалась сотрудницей полковника, выпускницей Манчестерского университета, который был как раз рядом с их конторой. Она была очень мила со мной. Много улыбалась. Но почему-то она наводила меня на мысли о древних советских фильмах о шпионах и вербовке доверчивых советских секретных ученых. Я успокоился тем, что не представлял никакого интереса для иностранной разведки по причине полного отсутствия необходимой им информации.
Демиург
Он никогда не верил звездам
он знал, все очень просто
можно посчитать
ни четвертый Кеплера закон, ни
занятия алхимией Ньютона
он не мог признать
все, что он не мог объяснить
не имело права на свете быть
и тогда сказал сказал сам себе
хорошо!
вот мир
я его насквозь постиг и быть разрешил
он устроен точно так, как я сам решил
так что же я тогда грущу?
и чего я жду?
в каждом атоме я сам
для меня нет больше тайн... тайн...
в мире, где я сам все решил
почему-то скучно
страшно скучно жить
он думал, что он самый умный
и сам себе придумал
мир где богом стал
все, что из картины выбивалось
переменные, которые мешались
ренормализовал
...
Потом везде стали появляться тарелки, и я сам, выгуливая сына в коляске на прудах около нашего дома, несколько раз видел тарелку метров, наверное, в тридцати от нас. Илья уехал в Манчестер по приглашению полковника для изучения наследия майя. Из-за тарелок многие уже верили, что, действительно, то, что наблюдали Илья и его друзья, было сошествием на землю Хунаб Ку со всеми вытекающими последствиями. Оказалось, что были правы те, кто считал, что конец линейного календаря майя и прохождение через галактический диск, олицетворением которого было божество Хунаб Ку, - не дата катастрофы, а ее начало. В это время я почти забросил свой инопланетный сайт. Все это становилось слишком серьезным, а тон писем, адресованных мне, - все более и более истерическим.
Я увлекся паутиной 3.0, которая была тогда открытым проектом в стадии преальфа. Мне казалось, что она станет проводником нового коллективного сознания. Создание человеческого муравейника, нравилось вам это или нет, было уже вполне возможно. Индивидуализм - это просто недостаточное количество связей между любыми двумя людьми. Если интернет даст необходимую плотность связей, - рассуждал я, - наступит такой момент, когда человеческое сообщество превратится в самоорганизующеюся систему.
Как-то я сидел ночью на кухне с ноутбуком, в очередной раз проверяя анализ требований проекта, когда часа в три ночи зазвонил мой городской телефон. Я бегом и по возможности бесшумно выскочил в коридор, где был аппарат, которым мы пользовались очень редко.
"Алекс, ты что, почту вообще не читаешь?" - отчетливо и громко произнес в трубке голос Ильи. Вот что значит проводная телефония!
"Ты знаешь сколько сейчас время? Ты же всех разбудишь!"
"А... Извини. Как там семья? Ленька уже ходит? Слушай, я тебе писал. В общем, ты здесь нужен. Дорога за наш счет".
"Чей это ваш? И где это - здесь?" Я никак не ожидал от Ильи такого авторитетного тона.
"За счет института. А здесь - в Манчестере".
"А семья?"
"Не волнуйся, - Илья засмеялся на другом конце провода. - В этот раз мы тебя вызываем только на неделю".
Не успел я еще как следует налюбоваться в аэропорту на британских полицейских с их смешными шляпами, как увидел встречающих меня Илью и незнакомую мне девушку. Он широко улыбался, пока я к ним подходил, и это было очень странно для того Ильи, которого я знал в Москве. На первый взгляд, в нем мало что изменилось: длинные волосы, вечный джинсовый костюм. Только волосы были нарочито небрежно уложены, и джинсовый костюм чем-то напоминал дорогой костюм преуспевающего банкира, выгодно отличаясь в этом плане от хорошо мне знакомого костюма с рынка. Я поздоровался, опасаясь услышать в ответ что-нибудь типа "Hi!", но обошлось. Илья и девушка, которую, как оказалось, звали Кристин, заговорили со мной по-русски. Также меня порадовало, что мы поехали не на машине, а на поезде, который останавливался прямо в здании аэропорта. До станции Пиккадилли мы доехали минут за двадцать.
Девушка оказалась сотрудницей полковника, выпускницей Манчестерского университета, который был как раз рядом с их конторой. Она была очень мила со мной. Много улыбалась. Но почему-то она наводила меня на мысли о древних советских фильмах о шпионах и вербовке доверчивых советских секретных ученых. Я успокоился тем, что не представлял никакого интереса для иностранной разведки по причине полного отсутствия необходимой им информации.
