Путешествия в А- и Б-времени. ч.1

Путешествия в А- и Б-времени.

Свойства А- и Б-теорий проявляются особенно рельефно, когда речь заходит о путешествиях во времени. Путешествие в Б-времени скорее всего вообще невозможно. Слишком большая строгость теории приводит к возникновению огромного числа парадоксов. Фантастика почерпнула множество сюжетов из запутанных ситуаций, возникающих в том случае, если путешественник во времени вознамерится изменить свою судьбу. Что будет, если вернуться в тридцатые годы двадцатого столетия и убить Гитлера? А если кто-то, живущий после вас, вернется и предотвратит ваше убийство Гитлера? Что будет, если внук (не дай бог) вернется во времена молодости своего дедушки и убьет его? Как он тогда появился на свет? Что, если вернуться назад и рассказать себе же самому выигрышные номера лотереи, когда станешь богатым -- вдруг превратишься в богача или по возвращении из прошлого? Что, если показать музыкантам прошлого мелодии современности, как изменится музыка? Последние парадоксы, как и множество других, использовались в легендарном фильме "Назад в будущее".

Что только ни придумывали фантасты, чтобы обойти трудности путешествий в Б-времени. Иногда они запрещали путешественнику какими-то неясными законами физики прикасаться или находиться на близком расстоянии рядом с самим собой. Традиционным выходом из положения было сделать так, чтобы мир изменялся только после возвращения, и никто, кроме главного героя (ну, может быть, и его девушки), не помнили того, каким был мир до изменений, внесенных героем в прошлом. Более изощренным вариантом было создавать препятствия на пути у героя, когда тот собирался сделать что-либо, приводящее к парадоксу, как если бы сама природа не позволяла человеку такое издевательство над собой. Кстати, такой же точки зрения придерживается Дэвид Льюис, когда защищает возможность путешествий во времени.

Но помимо фантастических есть еще и научные проблемы, связанные с путешествиями в Б-времени. Физиков заботит то, что если открыть портал, то через него можно пройти один раз в прошлое, но можно пройти, вернуться в настоящее и опять -- в прошлое. Если в качестве портала физик рассматривает "червоточину" в пространстве-времени, то речь идет о том, что путешественник может гулять по этой червоточине туда и сюда сколько ему заблагорассудится, а только потом вынырнуть либо с этой, либо с той стороны. Но для всех остальных не будет совершенно никакой разницы, что он делал в червоточине. На такую маленькую неувязку фантаст даже не обратил бы внимания, но для физика это означает, что нет однозначного решения физической задачи. Так или иначе, если говорить о Наблюдателях из Грани, которые способны не только появляться в разное время, но и в разных параллельных вселенных, -- путешествия в Б-времени, скорее всего, нам не подходят.

Другое дело -- перемещение в А-времени, которое может, как мы сейчас увидим, иметь гораздо более сложную топологию, чем линейное время или временная ось Ньютона. В 60-ые годы двадцатого столетия появилась так называемая темпоральная логика или логика времен (как времена глаголов), как ее называл основоположник Артур Приор. Как и положено А-теории, эта логика имеет дело с настоящим, прошлым и будущим, только они получают математическое выражение в виде операторов. Если какое-то высказывание X выполняется в настоящем, то, как мы делали раньше, это записывается просто:

X.

Если же высказывание выполняется в какой-то момент прошлого или будущего, то это соответственно записывается:

Px и Fx.

Используя операторы P и F, можно еще определить два других: G, означающий "всегда будет истинным" и H -- "всегда было истинным". Но, собственно говоря, детали временной логики нам не очень и нужны, если, конечно, мы не собираемся заниматься теорий вычислений, где она последнее время с успехом применяется. Важно обратить внимание на то, что в отличие от логики на основе Б-теории, где говорится об истинности высказывания в момент времени t, во временной логике нигде не подразумевается какая-то определенная структура времени. Вводя новые аксиомы или исключая их, временная логика может описывать то временную ось, то временную петлю, то дискретное время, а то и гораздо более сложные структуры.

В частности, в рамках временной логики оказалось возможным говорить о ветвящемся времени. Приор и другие философы исследовали его математически строго, хотя оно было известно и другим А-теоретикам ранее. Как ни странно, а, может быть, и закономерно, одним из первых ветвящееся время описал Борхес в рассказе "Сад расходящихся тропинок". Этот рассказ, в котором появляется множество возможных вариантов будущего и настоящего, очень высоко оценивается современными временными логиками. Впрочем, другие его произведения тоже зачастую опережали научную мысль. Такова сила дарования этого всесторонне образованного писателя!

Ветвящееся время так до сих и не получило одобрения современной физики. И мы знаем теперь почему: физические основы, заложенные Ньютоном неотделимы от Б-теоретических позиций. Тем не менее, само понятие уже прочно вошло в культуру и, конечно, заняло свое место в научной фантастике. Из самой временной логики не ясно, каким именно образом ветвится время. Там показывается только, что подобные структуры возможны. Точнее: если естественно предположить,, что для двух несовпадающих моментов времени А и В в прошлом один из них дожен соответствовать более раннему моменту развития мира, а другой -- более позднему, то для двух моментов будущего C и D это не обязательно.

Рисунок 1.

Что касается природы самого момента ветвления, то здесь возможны различные варианты. Например, можно считать, что ветвление образуется каждый раз, когда человек принимает решение. Гуляя, можно свернуть направо или налево, можно продать акции или не продавать. Можно прыгнуть за утопающим в воду, а можно не прыгать. Каждое такое решение создает точку ветвления, из которой выходит две или больше ветви. Каждый человек, способный принимать решения, создает огромное количество точек ветвления даже за один день. Такая картина соответствует концепции открытого будущего, которое часто противопоставляют Б-временному детерминизму. Надо отметить также, что ветвь, соответствующая нереализованному выбору, очень напоминает возможный мир. Многие философы, например Хинтикка, да и сам Приор, видели в темпоральной логике возможность построить семантику модальной логики подобно тому, как философ Диодор Крон выводил необходимость и возможность из временных операторов. Хинтикка в шестидесятых годах даже призывал срочно создать основанную на ветвящемся времени физику, описывающую также и возможные миры. Но эта программа так и не была полностью реализована даже в рамках философии, не говоря уже о физике.

Другая возможность имеет дело с ветвящимся временем независимо от выбора или свободы воли. Этот вариант больше напоминает объективно существующее Б-время, но с топологией, значительно сложнее ньютоновской оси времени. Изучением такого Б-ветвящегося времени занимается современная физика. 

Путешествия во времени в сериале Грань. Эзотерическое знание и теории времени.

А и Б

А и Б сидели на трубе

А и Б наблюдали сказочный восход

Б сказал: для чего восход в наш век наук

А сказал: без него все только пустой звук

Б сказал: посмотрим!

А сказал ну ладно!

и взлетел с трубы и тотчас в небесах исчез

Б один остался на трубе

Б сказал: что мне А мечтатель и поэт

Б сказал: никого умнее на трубе

Но он вдруг понял, что он что-то пропустил

так он и не вспомнил

времена глаголов

и не мог, что было, есть

и будет, отличить

Так Б сидел на трубе

дни и года и столетия прошли

он был всегда

он смог бы все

но он не знал, где начать

Эзотерическое знание и теории времени.

Два подхода к природе времени имеют непосредственное отношение к отмеченному нами ранее различию научного и эзотерического знаний. Прежде всего, легко понять, что этого можно было ожидать. Б-время объективно существует независимо от человека. Так же и научное знание доступно всем, а значит существует объективно, как бы вне своих носителей. Если бы даже все носители определенной научной теории исчезли с лица земли в результате какого-либо катаклизма, по оставшимся книгам новому поколению людей скорее всего удалось бы ее восстановить. В свою очередь, так же как эзотерическое знание существует только для своего носителя или носителей, так и А-время существенно зависит от того, кем определяется СЕЙЧАС. Например, для динозавров прошлая пятница никак не могла бы стать СЕЙЧАС, потому что они уже вымерли задолго до этого.

Неудивительно поэтому, что Б-теория времени несовместима с некоторыми случаями эзотерического знания. Например, в нашем примере с Алхимиком возможность того, что его знание не передалось его университетскому другу, была связана с теми чувственными ощущениями, которые алхимик твердо помнил, но не мог доказать своему другу. Если бы алхимик знал заранее, что его эксперимент по получению философского камня окончится в этот раз удачно, может быть, ему пришло бы на ум задокументировать свои приготовления. Может быть, он получил бы справки о том, что он в этот день был трезв и находился в здравом рассудке. Может быть, также он пригласил бы свидетелей, чтобы они могли наблюдать за чистотой эксперимента. Но в том-то и дело, что алхимик проводил подобные опыты безуспешно уже в течении десятилетий и, если бы он занимался формальностями каждый раз, то его и так непростая задача осложнилась бы многократно.

Б-теоретик, однако, не верит в то, что момент может быть упущен, ведь все произошедшее в прошлом должно оставаться на оси времени, в том числе и чувственные ощущения.. Его позицию можно выразить приблизительно так: если результат был действительно получен, значит можно докопаться до доказательств, если же доказательства не доступны, результат не мог быть получен. Хотя в подобных случаях Б-теоретик оказывается противником эзотерического знания, это не всегда верно. Возьмем человека, который обладает тем, что Бергсон назвал бы пограничным восприятием, например, способностью видеть ауру людей и предметов. Поскольку ситуация с фотографиями ауры до сих пор остается спорной с точки зрения науки, можно считать, что этот человек обладает эзотерическим знанием, -- другие люди не могут видеть то, что он видит ни собственными глазами, ни с помощью приборов. Такое эзотерическое знание не связано с тем или иным взглядом на природу времени. Возможно, здесь надо задействовать различие в подходах к пространству. По мысли Бергсона научное знание формирует пространство. Но пространство науки так же отличается от более сложной концепции взаимного расположения вещей Аристотеля, как временная ось -- от времени Аристотеля. Каждый факт пограничного восприятия, то есть восприятия, невозможного с точки зрения науки, указывает на искусственность научного пространства, будь то в версии Ньютона или в более современных вариантах.

Путешествия во времени в сериале Грань. А- и В-теории времени.

А- и Б-теории времени.

Если естественные науки после диспута Лейбница и Кларка как-то сами собой приняли ньютоновские взгляды на время, то в философии сохранились обе позиции. Новые названия им дал в начале двадцатого века философ из Кембриджа Джон МакТаггарт.

Б-временем МакТаггарт назвал уже знакомое нам ньютоновское время, не зависящее от предметов и людей. Этот подход рассматривает время как вечно существующий предмет -- временную ось, состоящую из моментов времени: такое-то число, столько-то часов и столько-то минут. Преимущества Б-теории выявляются, когда необходимо знать время не с точки зрения человека, а, так сказать, объективно, например, в науке. Переменная времени t, которая появляется в бесчисленном количестве физических формул, -- это как раз такое время.

Но в этой Б-теории становится сложно понять, чем же время все-таки отличается от пространства. Действительно, как объяснить то, что прошлое фиксировано, а будущее дает нам возможность выбора, когда все события настоящего и будущего размещены на оси времени, как график функции в системе координат? Пусть это и видно только богу, а не нам, но все, что произошло и произойдет уже зафиксировано. В этом смысле говорят, что Б-время детерминистично.

Но, мало этого, тут возникают существенные затруднения в описании изменений. Когда кто-то говорит: "Ну наконец я доделал эту неприятную работу!" -- с точки зрения Б-теории сложно понять, о чем идет речь. Чему так радоваться? Ведь эта работа и должна была выполняться с такого-то числа по такое-то. МакТаггарт сравнивал временную ось с Гринвичским меридианом, который в одной своей части проходит через Великобританию, а в другой -- нет. Отличие? Конечно. Но где здесь изменение? Подобные примеры, как замечал Бергсон, ставят под сомнение вообще возможность иллюстрировать время пространственными картинками не только временной оси, но и более сложными разветвленными, о которых мы поговорим чуть позже. Теория относительности, которая вообще перемешала пространство и время в единое простанство-время, хотя и упрочила позиции Б-теории, но и еще больше обострила ее недостатки.

В А-теории, как МакТаггард назвал подход, следующий логике употребления времен глаголов, ситуация прямо противоположная. Центральное место в А-теории занимает настоящий момент времени с точки зрения говорящего. В этом СЕЙЧАС мы живем, в нем принимаем решения относительно будущего, в нем извлекаем уроки из прошлого, в нем общаемся и делаем суждения. Одновременно с нами в этом СЕЙЧАС помещается вся вселенная. Но СЕЙЧАС постепенно сдвигается (если на время забыть о путешествиях во времени), время проходит, и то, что было туманным будущим становится уже прошлым. Проблема с А-временем заключается в том, что не существует ни одного явления, про которое можно было бы сказать, что оно определенно отностится к прошлому, или будущему, или к настоящему. Взятие Бастилии или даже строительство пирамиды Хеопса вроде бы относятся к прошлому, но во времена динозавров эти события были в далеком будущем.

Зато у А-теории есть неоспоримые преимущества. Она идеально подходит для описания изменений, автоматически учитывает направленность времени и не обязательно строго детерминистична. Все эти качества А-теория унаследовала из разговорного языка. Достаточно вспомнить: "что было, то прошло", "время не вернешь", "лучше поздно, чем никогда", "после драки кулаками не машут", "до поры, до времени" и завоевавшее прочную популярность в недавней истории "было ваше, стало наше". Может быть для сравнения А- и Б-времени лучше всего воспользоваться такой аналогией. Если уподобить жизнь человека зданию, то с точки зрения Б-теории это будет законченное строение, на первых этажах которого мы находим человека в младенчестве, на средних -- в зрелости, и на самых высоких -- в старости. Для А-теоретика это здание будет недостроенным, и на верхнем строящемся этаже мы будем видеть человека-строителя, созидающего свою оставшуюся жизнь.

Идеалисту МагТаггарту удалось искусно сыграть на достоинствах и недостатках двух подходов к природе времени, таким образом, чтобы доказать парадоксальное утверждение о том, что время вообще не существует. Достаточно было только обратить внимание на слабости В-теории. Тогда без А-теории никак не обойтись, а она оказывается внутренне противоречивой в том смысле, что одно и то же явление относится и к прошлому, и к будущему, и в какой-то момент -- к настоящему. Это понятно. Языковые структуры, из которых и происходит А-теория, не могут тягаться с математическими в плане строгости и непротиворечивости. Рассуждения МакТаггарта за сто лет не могли не подвергнуться многочисленным критическим нападкам особенно со стороны тех философов, которые не разделяли его идеалистической позиции. Но сами А- и Б-теории не претерпели значительных изменений и, следовательно, до сих пор сохраняют как свои достоинства, так и недостатки.

Путешествия во времени в сериале Грань. "Почему бог не сотворил мир раньше?" и возможные миры

"Почему бог не сотворил мир раньше?" и возможные миры.

На фотоснимках, взятых из газет разной давности, герои сериала Грань видят одного и того же человека в костюме, наблюдающего за происходящими катастрофами, из-за которых в первую очередь и были сделаны фотографии. Что самое странное, тот же человек, совершенно не постаревший, уже в наше время в сериале интересуется судьбой Уолтера и Питера. Мы, зрители, знакомые с фантастикой, уже конечно знаем, что этот человек путешествует во времени, но Оливия проявляет свойственную ее профессии осторожность в суждениях. Мы хотим крикнуть ей: Ну как ты не понимаешь, это же так очевидно! Но очевидно ли? Действительно ли этот человек, Наблюдатель, и его соплеменники, кем бы они ни были, путешествуют во времени? Может быть существует другое объяснение? И что такое время вообще, что в нем можно путешествовать?

Начнем с последнего вопроса. Как же, возразит кто-то. Разве мы не знаем, что такое время?! Это после Ньютона и Эйнштейна?! Действительно, современная физика не имеет особых проблем с определением времени или объединенных в одно целое пространства-времени. Упрощая, можно сказать, что для физики пространство-время -- это поле, на котором, как на шахматном, разыгрывается вечная партия взаимодействий частиц и полей или, в более крупных масштабах, -- звезд, черных дыр, квазаров и галактик. Но, если убрать с шахматной доски фигуры, доска останется лежать на столе. И даже после окончания партии шахматные часы продолжают идти. Современная физика уверяет нас, что этими же свойствами обладают пространство и время, но философия еще не вполне уверена в этом. Означает ли это, что философия отстает от жизни? В какой-то мере, да. Философия более консервативная наука, чем естественные. Она работает с логикой, заложенной в языке, на котором мы общаемся, с нашим здравым смыслом, который мало изменился за тысячелетия существования человечества, а не только с наисовременнейшими экспериментами и теориями. Поэтому то, что было сказано философами в древней Греции или в средневековой Европе, или даже в доколумбовой Америке до сих пор актуально, как если бы это было сказано нашим современником.

Аристотель и Платон -- до сих пор авторитеты в философии, а не объекты исторических исследований. А они думали, что пространство не похоже на шахматную доску, а время -- на шахматные часы. Они считали пространство и время свойствами, а не предметами. Свойства присущи предметам, и свойство конкретного предмета исчезает, как только исчезает предмет. Если пространство -- свойство предметов быть расположенными так или иначе друг относительно друга, то без предметов нет и пространства. Эта идея, довольно невинная с первого взгляда, принципиально отличается от того, как рассматривает пространство физика. Отклоняясь от темы, можно заметить только, что элементы древнегреческого определения пространства появляются в общей теории относительности. Хотя там все еще существует "пустое" пространство без предметов, но массивные тела уже способны в некоторой степени формировать пространство, в котором они находятся.

Время, которое нас интересует в первую очередь, определяется Аристотелем как численное выражение движения предметов. Аристотель считает, что количество оборотов стрелок часов или земли вокруг своей оси, или планет в солнечной системе вокруг солнца, или количество просыпавшихся песчинок в песочных часах, или количество осцилляций кристалла кварца, -- как раз и есть время. Если все движение в нашей вселенной остановится, то и время остановится. Если потом вдруг движение опять возобновится, то мы даже не заметим, что на какой-то "момент" движение останавливалось, потому что вместе со всем остальным остановились и мы сами, и наши мысли, и стрелки всех часов: механических, кварцевых, электронных, эталонных, песочных и солнечных. Но, слава богу, подобное нам не грозит, потому что Аристотель считал, что движение, как и время, вечно.

"Архаические" взгляды философов древности и современные взгляды на время и пространство схлестнулись в ожесточенном диспуте между Лейбницем, представлявшим позицию Аристотеля, и Самуэлем Кларком, представлявшим позицию своего учителя Ньютона. Помимо прочего этот спор интересен как пример корректного научного диспута, который, хотя и проходил довольно ожесточенно, так и не перешел на личности. Может быть, причину этого можно искать в том, что диспут проходил заочно в виде обмена корреспонденцией. Относительно исхода спора можно сказать, что победили сторонники более прогрессивной точки зрения, то есть Кларк и Ньютон. С современной точки зрения Лейбниц явно отставал от них в вопросах, касающихся физической картины мира, но он смог поставить ряд философских вопросов, на которые его оппоненты не смогли достойно ответить. Относительно понятия времени, ключевым стал вопрос: Почему бог не сотворил мир раньше?

Действительно,если придерживаться логики Ньютона, что время существует, существовало и всегда будет существовать независимо от предметов и их движения, то момент появления мира представляется как некая произвольная точка на оси времени. В начале 18-го века, когда состоялся спор, видимо под влиянием рационализма Декарта мало кто сомневался в том, что все, что происходит в мире происходит по определенной причине. Тем более это относилось к тому, что касалось деятельности бога. Лейбниц называл это убеждение принципом достаточной причины. Тогда должна была бы быть достаточная причина, почему момент сотворения мира соответствует именно этой точке на оси времени Ньютона, а не какой-либо еще, например, более ранней. Единственным решением, которое не вполне устраивало Ньютона и Кларка с религиозной точки зрения, было признать, что вселенная существовала всегда, то есть момент сотворения мира был бесконечно давно.

Сам Лейбниц довольно легко справлялся с поставленным вопросом. С его точки зрения время начиналось как раз в момент, когда появились предметы. На его оси времени момент творения был всегда на точке ноль. Единственная трудность была в том, чтобы увязать такой подход с аргументами Аристотеля, касающихся вечности движения и времени (Аристотель не был христианином и не должен был верить в сотворение мира). Если Аристотель говорит, что настоящий момент времени нельзя себе представить без момента до и момента после, то Лейбниц соглашается, но с оговоркой. Представить. рассуждает Лейбниц, совсем не значит, что эти моменты обязательно должны существовать. Допустим, мы представим себе момент времени до сотворения нашего реального мира. Пусть существует и возможный мир, который бог сотворил все-таки раньше, чем наш. Но тогда, делает Лейбниц вывод, этот возможный мир не будет ничем отличаться от реального, то есть по принципу тождественности неразличимого будет им же. Вуаля!

Именно Лейбницу принадлежит приоритет в вопросе о возможных мирах. Помимо этой проблемы он применял их для того, чтобы при решении парадокса о существовании зла в мире доказать, что наш мир самый лучший, какой только мог быть создан богом, Мы уже упоминали эту проблему, которой задавались и Лейбниц, и Юм, и множество других философов в тех культурах, где признавалось существование всемогущего бога.

Аргумент Лейбница действительно "припер его оппонентов к стенке". Они не могли ответить на него так, чтобы не потревожить религиозные чувства общественности, . Но, похоже, у них был выход из положения, надо было только лучше ознакомиться со взглядами противной стороны. Решением для них могли стать те же самые возможные миры. Они могли сказать, что бог создавал и другие возможные миры в более ранние, да и поздние, моменты относительно момента создания нашей вселенной. Сейчас сложно сказать, насколько это решение соответствовало бы религиозному сознанию той эпохи. Это решение еще понадобится нам, когда мы будем строить модель путешествий во времени Наблюдателей.

Эпистемология сериала Грань. Трансмиссивность знаний и толерантность.

Обращение индейцев к богу Хуракану

Как не услыхать

жалобы земли

в каждом ее вздохе

солнце и луна

звери и леса

слышат, как она рыдает 

одноногий бог, хоть ты нам объясни

как могли забыть о матери сыны

если бы плодов

мать нам не давала

от бури и дождя

в лесу не защищала

то все равно должны

ее боготворить

за то, что мы живем

и слышать ее стон

как ни был бы силен

могучий бог пришельцев

как бы его гнев ни был бы ужасен

спасла бы сына мать

когда бы он ее услышать смог. 

Трансмиссивность знаний и толерантность.

Существование эзотерического знания вступает в противоречие с представлением о том, что любое знание можно передать от одного человека к другому. Это можно понять. Возможность такой передачи знаний обеспечивает правомерность занявшего к двадцатому веку главенствующие позиции научного метода. Например, в эпистемологии современного финского философа Яако Хинтикки трансмиссивность (передаваемость) знаний доказывается как теорема. Если Петр знает совершенно точно, что Александр знает, что верно высказывание Р, то по этой теореме сам Петр тоже знает, что верно высказывание Р. Если высказывание Р -- это новое открытие, которое совершил Александр, то, изучив все доводы Александра и ознакомившись с предоставленными доказательствами, Петр убеждается в том, что Александр действительно знает то, о чем говорит, и в тот же самый момент знание Александра становится его знанием.

Когда Эйнштейн придумал специальную теорию относительности, большинство ученых отнеслись к ней скептически. Ему понадобились годы публичных и частных дискуссий для того, чтобы убедить научную общественность в том, что он прав. Казалось бы все укладывается в теорию трансмиссивности знаний, но оставались ученые, такие как Резерфорд, которые несомненно могли понять доводы Эйнштейна, но так никогда и не приняли его теорию. Таким образом полное утверждение специальной теории относительности зависело не только от ее трансмиссивности, но также и от постепенного вымирания ее противников. Этот пример ничего не доказывает, но призван навести нас на мысль о возможных случаях непередаваемости знаний.

Определение Льюиса, которым мы пользовались в своих рассуждениях о знаниях Уолтера, оставляет лазейку для нарушения закона трансмиссивности знаний. Вернемся к примеру с алхимиком. Алхимик знает, что он нашел философский камень, потому что в реальном мире и во всех возможных мирах, похожих на реальный, где он обладает той же памятью и испытывает те же чувственные ощущения как в реальном, он действительно нашел философский камень. Но большинство возможных миров, в которых он испытывает те же ощущения, может быть проигнорировано алхимиком как совсем малоправдоподобные. Но для его университетского друга миры, которые можно проигноривовать могут быть другими. Например, рассмотрим мир, где алхимик заснул на мгновение, и где ему приснилось, что он проводил эксперименты, а сам в сомнабулическом сне из дальнего ящика стола достал припасенный слиток золота. Этот мир мог бы опровергнуть знание алхмимка о возможности получении философского камня. Но если алхимик перед началом эксперимента рылся во всех ящиках в поисках дополнительных средств на реагенты, но никакого золота не обнаружил, то он может доверять своим чувственным ощущениям и игнорировать этот возможный мир. Университетский друг алхмимка, в свою очередь, не может игнорировать такую возможность. Пусь этот друг, как и алхмик, верит в то, что получение философского камня возможно, но никакие доводы алхимика не смогут убедить друга. Тот всегда будет рассматривать знание алхимика как случайное или интуитивное.

Убежденность в трансмиссивности знаний, подкрепленная успехами науки и распространением мировых религий, подспудно вошла в общественное сознание как непререкаемая истина. Но так же, как приверженность научному методу Уолтера в сериале Грань, она не является безобидным отстраненным философским убеждением. Если говорить о терпимости или толерантности, то в качестве основной причины, мешающей сосуществованию культур и взглядов надо в первую очередь назвать наивную убежденность в трансмиссивности знаний. От нее уже недалеко до призыва "занять позицию по тому или иному вопросу" или до еще более сильного: "Кто не с нами, тот против нас!"

Можно себе представить наивную веру испанских конкистадоров в то, что каждый коренной житель Америки должен "занять позицию по вопросу веры". А когда после долгих убеждений миссионера, индеец продолжал сомневаться, какую наивную ярость и какую неподдельную убежденность в "отсталости дикарей" это должно было вызывать! Неудивительно, что процесс убеждения зачастую принимал форму уничтожения тех, кто отказывался убеждаться.

Перефразируя слова, сказанные по поводу веры выдающимся мыслителем 16-го века Мишелем де Монтенем:

"Кто-то заставляет мир знать то, что знает он сам. Другие, которых большинство, заставляют себя забыть то, что они знают и поверить вместо этого в то, что знают первые".

Эпистемология сериала Грань. Опасность научного знания.

Алхимик

за годом год

принося на алтарь

он трудам

посвящал

свою жизнь

не от любви

он воспылал

он искал

и в конце он постиг

горн

не от мехов

силу такую берет

страсть только одна

сплавит и ртуть и свинец

чтобы создать волшебство

он захотел

только знать: почему

что вверху то же что

и внизу?

и он постиг

но никому

он не смог свою мысль

объяснить

мудрость одну

он искал и нашел

герметично ее сохранив

все, кем он был

он обменял

на нее и остался без сил

Опасность научного знания.

Дэвид Льюис считал, что причинные связи между возможными мирами приводят к неразрешимому парадоксу. Логика его рассуждений такова. Если событие X в мире 1 служит причиной события Y в мире 2, то это значит, что, если бы событие X не случилось в мире 1, то событие Y не случилось бы в мире 2. Это сослагательное высказывание, но в каком же мире искать критерии его правильности? В мире, близком к миру 1 или близком к миру 2?

В соответствии с этой аргументацией такие явления, как перенос автомобилей, а тем более небоскребов, между возможными мирами, чем с успехом занимались Уолтер и Белл, приводит к парадоксам. Довольно легко увидеть, что к тем же последствиям приводит любое научное знание о возможном мире. Доказать существование параллельной вселенной невозможно без демонстрации причинной связи между мирами. Действительно, если какое-то явление способно убедить научную общественность, то оно совершенно определенно должно иметь причину вне нашего мира. Мало того, должно быть показано, что эта причина как раз и находится в параллельной вселенной, Поскольку, как раз в силу его доказательности, у нас не возникает сомнений в его правомерности, то из научного знания о существовании возможного мира следует наличие причинных связей между тем миром и нашим. Тогда опять вступает в силу аргумент Льюиса.

Можно было бы предположить, что таким же образом невозможны интуиция и эзотерическое знание о другой вселенной, являющейся возможным миром для нашего. Но это было бы ошибкой. Интуиция вообще не обременена необходимостью добывания доказательств, а эзотерическое знание предполагает невозможность получения достоверного доказательства своей правомочности. Если не подразумевается существование конкретного явления, доказывающего правоту знания, то нет причинной связи между мирами, и аргумент Льюиса не работает. Первый пример, который мы разберем, будет связан с интуицией и ее возможными применениями в науке и технике. Допустим, инженер Анатолий работает над увеличением мощности автомобильного двигателя. Как-то он увидел во сне, что он оказался в совершенно другой вселенной, где ученые уже нашли решение проблемы, над которой он работает. Он применил решение, увиденное во сне, и добился положительного результата. Тот мир, который он увидел во сне, пусть он будет миром 2, уже сам по себе является вполне правомерным возможным миром и, может быть, даже близким к нашему. Законно ли здесь говорить о причинных связях между возможными мирами по схеме: изобретение появилось в мире 2, у Анатолия появилась интуиция касательно изобретения, изобретение появилось в мире 1? Допустим, что эта цепочка -- цепочка причинных связей. Тогда если бы инженеры мира 2 не сделали бы изобретение, то у Анатолия не появилась бы интуиция, и он не сделал бы изобретение в мире 1. По модус толленс из первой части условного предложения получается, что, из того, что у Анатолия появилась интуиция, логически следует то, что изобретение появилось в мире 2. Это попросту неверно. Как мы уже выяснили ранее, интуиция не подчиняется строгому определению знания и не требует истинности в возможных мирах, следовательно, не может налагать никаких ограничений на то, что происходит или не происходит в мирах, отличных от реального. Значит, вся цепочка доводов распадается, и единственным объяснением этому может служить то, что она не описывает причинную связь. Попутно надо заметить, что разрешение интуиции о возможных мирах соответствует здравому смыслу. Если бы такая интуиция была бы невозможна, то мы не имели бы никаких точек опоры в вопросах истинности сослагательных высказываний, но в действительности мы во многих случаях довольно неплохо ориентируемся в том, что произошло бы, если бы...

Второй пример ставит более трудный вопрос о том, подразумевает ли эзотерическое знание причинные связи. Представим себе некого мага или Наблюдателя, подобного наблюдателям из Грани, способного проникать в параллельные вселенные, но не способного "проносить" никакие предметы между мирами. Мы подразумеваем, что его способность вполне реальна, хотя она и кажется нам сказочной. Но что же делать, ведь мы рассуждаем об эзотерическом знании! В какой-то момент этот маг появляется в фирме, занимающейся двигателями автомашин, неся в руках прибор, идею которого он украл из мира 2. Инженеры фирмы проверяют прибор и обнаруживают, что он прекрасно работает и повышает мощность двигателя на 200 процентов. Через полгода происходит переворот в автоиндустрии мира 1. Возможная причинная цепочка в этом случае такова: если бы в мире 2 не изобрели прибор, о нем не узнал бы маг, тогда он не украл бы идею, и мир 1 не получил бы новую технологию. Здесь, в отличие от случая с интуицией, первая часть аргумента не может быть подвергнута критике. Из того, что маг, находясь в мире 2, узнал о приборе, действительно логически следует, что он был изобретен в мире 2.

Но можно обратить внимание на то, что нет никаких оснований утверждать, что, если бы маг не украл идею изобретения в мире 2, то не произошел бы переворот в технологии мира 1. Во-первых, подобные перевороты случаются не так уж редко и никогда не связываются с действиями магов или Наблюдателей. Во- вторых, ничье строгое знание обстоятельств дела не требует этого. Никому в мире 1, кто не способен путешествовать между мирами, как он сам, маг не сможет передать свое знание того, как он изобрел прибор. Скорее всего люди будут думать, что либо он сам разработал изобретение или своровал его у безответных гениев здесь в нашем мире. Что касается самого мага, то в силу того, что по определению мы не можем говорить о знании вне того реального мира, где оно приобретено, его знание разделено на две части. Как обитатель мира 2 он знает, что позаимствовал идею у инженеров этого мира. Как обитатель мира 1 он знает, что внедрил новую технологию. Но, находясь в мире 1, он по определению не знает, что внедренная идея была позаимствована из мира 2.

В итоге мы приходим к выводу, что только научное знание приводит к парадоксу. В этом смысле можно интерпретировать следующий удивительный факт, с которым мы уже сталкивались, когда рассуждали о том, мог ли Уолтер не начать вторжение в мир Уолтернета. Мы выяснили, что близость двух миров дает парадоксальный результат. Сослагательное "Если бы Уолтер не начал вторжение..." заставляет нас искать критерии истинности последующего условного предложения как раз в мире Уолтернета. Тогда истинным становится высказывание:"Если бы Уолтер не начал вторжение в параллельную вселенную, то его начал бы его двойник из той вселенной ". Уолтер и Уолтернет просто меняются местами. Таким образом, можно сказать, что независимо от воли Уолтера взаимопроникновение миров неотвратимо, а следовательно, неотвратим и возникающий парадокс, связанный с перестройкой двух вселенных и угрожающий их полным уничтожением.

Кого или что винить в этом? Уолтер виноват только не существенно. Его двойник Уолтернет вполне обоснованно считает, что их мир стал жертвой неспровоцированной агрессии. Но если явление не зависит от намерений Уолтера, то надо искать другого виноватого.

Не следует ли обвинить сам принцип научного знания? В своем стремлении добыть доказательства любой ценой, научное знание может, действительно, становиться очень агрессивным по отношению к окружающему миру и даже, как это произошло в сериале, к другим мирам. Общая для Уолтера и Уолтернета приверженность к научной объективности, приводит к тому, что при соответствующем развитии науки и таланте (существенном свойстве) исследователя любая интуиция в конце концов приводит к материальным последствиям. Здесь уместно привести один пример из современной физики, хотя и не имеющий отношения к возможным мирам, показывающий агрессивность научного метода. В ускорителях элементарных частиц сталкивают, как легко догадаться, элементарные частицы: электроны, нейтроны, протоны и другие. Но существуют ускорители, в которых можно сталкивать целые ядра атомов. Согласно одной гипотезе при столкновении ядер тяжелых элементов при достижении определенной скорости вся наша вселенная может перейти из одного метастабильного состояния в другое. Иными словами, последует взрыв, который со скоростью света распространится на всю вселенную, уничтожая звезды, планеты и их обитателей. Если какой-то очень настойчивый исследователь захочет проверить эту гипотезу, то он имеет возможность вызвать глобальный катаклизм, превосходящий все, что можно только себе представить. Иного способа подтвердить эту гипотезу не существует. Но даже в случае "успешного " результата эксперимента его автор не сможет насладиться своим научным успехом. потому что будет моментально уничтожен взрывом. Стремление собрать доказательства агрессивно воздействует на объект исследования, который оказывается целой вселенной. Отказ от дальнейших исследований был бы наиболее разумным поведением, но это значило бы предать идеал научного постижения мира.

Интересно, что в "темные" средние века механика, прародительница всей современной науки, совсем не рассматривалась как вершина человеческих знаний. Она занимала скромное место рядом с цирковыми фокусами и низшей практической магией, не обладавшей настоящим знанием. В средние века "настоящим знанием" называли эзотерическое знание. Это объясняет неясный и запутанный стиль алхимических, схоластических и магических трактатов. Мудрецы той эпохи совсем не собирались делиться своим знание с читателями. Они только констатировали, что такое знание возможно, расставляя в тексте сеть намеков, которые по их мнению могли указать их последователям правильное направление поисков. 

Эпистемология сериала Грань. Эпистемология эзотерического знания.

Интуиция, научное знание и ..?

Уолтер имеет дурную привычку экспериментировать с наркотическими веществами, когда он надеется найти подход к наиболее трудным научным проблемам. Нам известно, что по крайней мере в одном случае это принесло положительный результат. Именно таким образом он и Вильям Белл обнаружили параллельную вселенную. Первый вопрос, которым мы зададимся, легко решается с помощью полученного ранее определения знания. Знает ли Уолтер о существовании параллельной вселенной сразу после того, как он увидел ее в наркотическом трансе? Ответ -- не знает. Даже если Уолтер и его друг Белл увидели одни и те же картины еще неизвестного мира, они никак не смогут проигнорировать возможность того, что они видели один и тот же сон. Мы, зрители сериала, понимаем, что они видели параллельную вселенную. Но в одном из возможных миров, где этой параллельной вселенной не существует, а Уолтер и Белл просто галлюцинировали, их "знание" (вместе с комплексом чувственных ощущений) такое же, но не соответствует действительности. Этот возможный мир похож на реальный в том смысле, что обычно люди, когда употребляют подобные препараты галлюцинируют. а не видят то, что может представлять научный интерес. Также точно во сне почти всегда люди видят ничего не значащие сны, а не научные открытия. Менделеев, увидевший периодическую таблицу во сне, -- исключение, как обычно говорят, подтверждающее правило.

Не могут Уолтер и Белл и сослаться на правило доверия ощущениям, потому что как таковых ощущений они не испытывали. Когда мы "видим" ослепительный взрыв во сне или чувствуем прикосновение монстра, чувственными ощущениями это назвать невозможно. Если даже, как Бергсон полагал, органы чувств во сне работают, они совершенно точно не передают в мозг зрительный образ взрыва или ощущение прикосновения монстра.

Когда же Уолтер сконструировал "зеркало" для наблюдения происходящего в другом мире, и военные, спонсировавшие его с Беллом работу, могли воочию увидеть то, как над городом проплывают дирижабли, правило доверия чувственным ощущениям обретает полную силу. В этом случае, когда имеется прибор, показывающий всем желающим то, что Уолтеру и Беллу было доступно только в видениях, -- мы уже определенно можем говорить о знании. Действительно, трудно вообразить себе возможный мир, где все желающие могут ознакомиться с прибором, показывающим в реальном времени совершенно другую вселенную, но где эта вселенная не существует. Объяснение, что в том возможном мире телевидение и кино достигли таких высот, что фантастические фильмы показывают круглые сутки, оказывается неубедительным. С аппаратом Уолтера можно просто переехать на любое место планеты, и он будет показывать "фантастику", происходящую на этом месте. Никакое телевидение не способно на это. Единственный возможный мир. где знание о существовании другой вселенной провалилось бы, а именно, мир, где все смотрящие в аппарат, начинают синхронно галлюцинировать, исключается из рассмотрения правилом о доверии чувственным ощущениям.

Пока что мы разобрали две стадии исследования Уолтера: стадию интуиции или вещих видений и стадию знания, доказанного специальным аппаратом. Первая стадия, как мы выяснили, хотя и соответствует наивному определению знания как оправданной веры, не является знанием в эпистемологическом смысле. Вторая стадия дает определенное знание, подкрепленное наличием доказательств, способных убедить в этом знании и других людей. Такое знание можно назвать научным знанием. Но правомерно спросить, существует ли еще какие-либо точки на шкале от незнания к научному знанию. Другими словами, проходили ли исследования Уолтера еще другие стадии по пути от интуиции к научному знанию?

Научное знание и эзотерическое знание.

Прославленный ученый Никола, известный, кстати, как и Уолтер Бишоп в сериале, не в последнюю очередь своим эксцентричным поведением, мог знать то, что не знаем мы, те, кто пользуется его открытиями в повседневной жизни. Здесь не идет речь о том, что он знал больше. Я намерен доказать, что он, в отличии от нас, тех, кто в большей или меньшей степени знаком с его достижениями, --- мог знать источник своих научных идей, причем знать в эпистемологическом смысле. Он, по его же собственному свидетельству, получал чертежи своих будущих установок с помощью контакта с инопланетянами. Представим, что он был прав, то есть, в нашем реальном мире, Никола вступал в контакт в инопланетянами, которые подсказывали ему детали его будущих приборов. Таким образом, он верил в это оправданно. Но что можно сказать про другие возможные миры, где он был бы также уверен в контакте, так же конструировал замечательные приборы, также считал, что его открытия несут счастье человечеству? Если существует достаточно похожий возможный мир, который нельзя проигнорировать и где его вера не соответствовала бы фактам, то мы должны признать, что Никола не знал о существовании инопланетян в строгом эпистемологическом смысле. Попробуем построить такой возможный мир, где, например, Никола был склонен к внезапным приступам сна во время работы, и в это время ему мерещилось, что он вступал в контакт с инопланетянами. На самом же деле, он подсознательно обдумывал детали своих приборов, чертежи которых оказывались на бумаге как бы помимо его воли. Для меня, в отличии от Николы, этот мир похож на реальный, и его нельзя игнорировать. Но похож чем? Даже, если допустить, что я часто засыпаю и вижу инопланетян ( а это не так), то часто ли я обнаруживаю перед собой чертеж аппарата, который впоследствии прекрасно работает? Да, конечно, Менделеев увидел свою таблицу во сне, Бору представилось строение атома в видении наездников на арене цирка. Но они ничего не говорили об инопланетянах, и они отдавали себе отчет в том, что они спали. Приходится признать, что для меня наш воображаемый возможный мир кажется похожим на наш в основном тем, что в нем нет инопланетян, но мы договорились, что в нашем они как раз есть. То есть, Никола прав в том, что он знает о существовании инопланетян, а я не прав. Но проблема здесь кроется в том, что даже продемонстрировав работу своих приборов, Никола не может доказать мне, что инопланетяне существуют. Вот если бы он продемонстрировал мне и широкой общественности самих инопланетян!

Знание Николы о существовании инопланетян опирается на его чувственные ощущения, вызванные контактом с ними, подкреплены работой приборов, идею которых они ему подсказали. Более того, как мы договорились, инопланетяне действительно входили с ним в контакт. Но Никола не может доказать никому факт своего знания. Это уже не интуиция, но еще и не научное знание, одобренное научной общественностью. Назовем его эзотерическим знанием.

Другой пример -- работа Алхимика, который в результате поста, медитаций и многочисленных экспериментов получил философский камень и употребил его на изготовления золота из свинца. Алхимик вполне уверен, что до начала работы в его лаборатории вообще не было ни унции золота, а теперь перед ним -- слиток в добрые два фунта. Пришедший к Алхмику гость -- его старый друг еще с университета. Гость видит слиток и был бы рад поверить в чудо философского камня, но Алхимик не может дать точного рецепта, который гость мог бы повторить у себя в лаборатории. Алхимик, как и все алхимики, изъясняется туманно, упирая на то, что результат в большей степени объясняется его верным служением и постоянной молитвой, чем строгой рецептурой. Гость возвращается к себе в университет и после долгих раздумий приходит к выводу, что Алхимик, если не поддался искушению славы и не выдал купленный слиток золота за удачный результат своих экспериментов, то, по крайней мере, точно в результате переутомления потерял душевное здоровье .

Подобные сценарии встречались в истории алхимии. Вывод, который можно сделать, уже давно сделан. Алхимия не дает научного знания, потому что алхимия не строгая наука. Но разве алхимик не знал, что он доказал возможность получения философского камня? Знал, но его знание было не научным, а эзотерическим. Тем не менее, знание алхимика удовлетворяет строгому эпистемологическому определению знания.

Надо подчеркнуть, что мы не доказали, что эзотерическое знание действительно существует. Для этого нужно было бы доказать, что Алхимик действительно получил золото или что Никола действительно вступал в контакт с инопланетянами. Но это, как мы убедились, невозможно. Показано только то, что такое знание не вступает в противоречие со строгим определением знания. Если же действительно эзотерическое знание существует, то сумма знаний на нашей планете значительно превосходит совокупное научное знание. Знание оказывается разбросанным по отдельным исследователям или группам, но они не в состоянии доказать факт своего знания и поделиться им с широкой общественностью. Более того, вместе со знанием тогда расширяется и мир, окружающий нас.

Тот факт, что кроме незнания и интуиции, которая тоже не является знанием, и научным знанием, существует еще промежуточный этап, указывает на то, что требования, предъявляемые к научному знанию несколько завышены. Они стороже и требуют большего, чем трубует строгое определение знания . Это большее -- доказательства, убеждающие научную общественности, доказательства предметные и осязаемые, доказательства, которые можно "пощупать". Добывание этих доказательств, как мы дальше увидим, делает процесс получения научного знания инвазивным по отношению к реальности и подчас, как в сериале Грань, небезопасным.

Эпистемология сериала Грань. Определение знания с помощью возможных миров.

Гений или шут


злобный монстр или чудак

пьет клубничный шейк

все что он ни скажет

вызывает смех

злобный монстр или чудак

изучает труп и

у него в руке лакрица

а в другой рут бир

пусть хоть монстр но без него

ни как не обойтись

в мире технологий

он знает все пути

злобный монстр или чудак

он поправит все

что он

натворил, ведь он же гений. ну в конце концов!

он сам не знает кто он такой

гений шут или герой

он почти все забыл

все что осталось у него

так это только его сын

злобный монстр или чудак

должен жить с виной

но то, что он сделал

сделал бы любой

злобный монстр или чудак

он столкнул миры

чтобы выиграть себе сына

у слепой судьбы

Уолтер Бишоп -- гений со спорными моральными принципами. Его случайные свойства делают его или монстром Уолтернетом, злобным, но поразительно одаренным ученым и тем более опасным, или милым, слегка не в себе ученым-чудаком, сомнительное прошлое которого воспринимается как серия анекдотов и добавляет его образу только еще большее очарование. Существенно же Уолтер очень умный, он знает много, а, что не знает, может исследовать и узнать. Но что такое знание, и когда можно сказать, что человек что-то знает? В философии этими вопросами занимается эпистемология, наука о познании.

На первый взгляд может показаться, что знать что-либо -- это просто верить в то, что является правдой. Действительно, сейчас, когда я пишу эти строки, 1:57 минут времени, и я знаю это, потому что посмотрел на настенные часы, и они как раз показывают это время. Но возможно, что часы остановились, и сейчас уже гораздо позднее. В таком случае я могу воспользоваться тем же наивным определением и сказать, что я не знаю, что сейчас 1:57, потому что я верю в это, но это не соответствует реальности. Пока я не сталкиваюсь с серьезными проблемами, но философы, занимающиеся эпистемологией, -- довольно большие придиры. Они могут мне сказать, что возможна ситуация, опровергающая мое наивное определение знания. Что, если часы остановились ровно двенадцать часов назад, а я просто случайно посмотрел на них в то самое время, когда они показывали его правильно? Можно ли сказать, что я действительно знаю время? Условия определения соблюдены: я верю в то, что сейчас 1:57, и, действительно, это так, но, остановись часы позже или раньше, то я бы ошибался. Такое "знание" не назовешь настоящим знанием, которое можно использовать хотя бы для того, чтобы вовремя выйти из дома и успеть на деловую встречу. Случайно мне повезло, но в других обстоятельствах это могло бы привести к неприятностям. То есть, нам необходимо изменить определение, чтобы убрать возможность такого случайного знания. Более того, -- скажет эпистемолог, -- как можно быть уверенным в правильности определения времени по одному взгляду на настенные часы, если нельзя исключить возможность того, что они уже остановились некоторое время назад? На что можно возразить, что, если прислушаться, можно услышать тиканье часов. Значит, они идут и не останавливались. Но бывают ситуации, -- возразит эпистемолог, -- когда механические часы останавливаются, а потом опять начинают идти, как ни в чем не бывало. Я склонен считать это предположение уже слишком маловероятным, но полностью исключить его невозможно. Такова сила эпистемологии, когда она подвергает сомнению то или иное знание. Если придерживаться такого скептического взгляда, как это, например, делал известный философ Юм, то выясняется, что человек не способен знать практически ничего. Он только может быть уверен в тех ощущениях, которые в данный момент испытывает, ему может быть холодно или тепло, может быть, он видит какую-то цветовую картину, как ему кажется, на экране компьютера, ощущает подушками пальцев вроде бы кнопки клавиатуры,. -- но он не может быть уверен, что он сидит за компьютером.

Есть даже возможность того, что я вообще не смотрел на настенные часы, а галлюцинирую или блуждаю в виртуальной реальности, а на самом деле я нахожусь на отдаленной планете, где время измеряется совсем не в часах и минутах. Или в версии 17-го века, принадлежащей Рене Декарту, могущественный демон может внушать мне то, что очень далеко от реальности. В таком случае вопрос о точности знания времени становится вообще смехотворным. И эти возможности нельзя полностью отмести, хотя они и кажутся совсем малоправдоподобными. Но все же люди склонны считать, что они знают не так уж мало. Я знаю, что у моего соседа есть собака. Я знаю ее породу -- ирландский терьер. Я знаю, что сегодня идет дождь. Я знаю, что сейчас я печатаю на компьютере. Каким же образом определить знание, чтобы учесть то, что подсказывает нам здравый смысл?

Решение, предложенное Дэвидом Льюисом, заключается в том, чтобы считать, что я знаю, что сейчас 1:57 в том случае, если,

во-первых,, во всех более или менее разумных возможных мирах, где точно такой же я вижу, что на часах 1:57, слышу тиканье часов (те есть, чувственные ощущения и память точно такие же, как в реальности), было действительно 1:57, и,

во-вторых, можно было каким-либо образом выделить эти более или менее разумные миры.

Первое требование дает возможность разобраться с примером, когда я случайно посмотрел на остановившиеся часы в то самое время, когда они (два раза в сутки) показывали его правильно. Действительно, есть возможные миры, мало отличимые от реального, где я посмотрел на часы в 1:56, 1:58 или 1:59, и где остановившиеся в 1:57 часы показывают время неправильно. Следовательно такое случайное знание по определению Льюиса уже знанием не называется. Это как раз то, чего мы и добивались. Первая часть усовершенствованного определения позволяет избавиться от случаев, которые по наивному определению ошибочно считались случаями знания. Вторая часть пытается оградить те случаи, которые действительно разумно считать случаями знания, от нападок скептиков, подвергающих сомнению любое знание вообще. В число более или менее разумных возможных миров, где определяется время по настенным часам, я, например, не склонен включать те, где часы останавливались, а потом снова пошли, а тем более, -- мир, где я в отдаленной галактике плаваю в баке с раствором наподобие того, который стоит в лаборатории Уолтрера, и подключен к системе виртуальной реальности, которая заставляет меня думать, что я нахожусь на Земле и смотрю на настенные часы.

Теория Льюиса не была бы теорией, если бы оставляла на усмотрение каждого человека, какие из возможных миров он может проигнорировать, когда речь идет о его знании. Тогда тот, кто меньше всего понимает, знал бы больше всех других. Например, тот, кто проигнорировал бы возможность того, что часы могли остановиться, по определению "знал" бы время, а тот, кто учел бы эту возможность, не "знал" бы время. Тот, кто не понимал бы, что существует возможность очень сильного и никогда не случавшегося наводнения на Ниле, "знал" бы, что плотина абсолютно безопасна, а тот, кто в результате многолетних исследований учел бы опасность такого экстремального варианта не "знал" бы. Для устранения этого недостатка Льюис предложил систему правил, определяющих в каких возможных мирах человек должен убедиться в правоте своего знания, чтобы действительно знать, а какие можно исключить из числа более или менее разумных миров.

Естественно, хотелось бы всегда игнорировать возможность того, что я нахожусь в виртуальной реальности или что меня дурачит могущественный демон. Для этого служит правило, что я могу доверять своим ощущениям. Если я вижу часы, слышу их тиканье, то мне надо убедиться в своей правоте только в тех мирах, где действительно часы висят на стене. Из тех миров, которые нельзя проигнорировать, наиболее важными являются реальный мир и миры на него похожие. Правильность того, что я знаю в реальном мире, обеспечивает выполнение нашего первоначального наивного определения знания как веры в то, что является правдой. Включение похожих миров ограждает знание от случаев случайного совпадения того, во что я верю, с истиной. Существуют и другие правила, но для того, что мы собираемся делать, они нам не понадобятся. А мы собираемся определить, что же в действительности знает Уолтер, и как это связано с причинными связями межу двумя параллельными вселенными Грани. Для этого нам потребуется понять, чем отличаются интуиция, эзотерическое знание и научное знание.