Несмотря на внешнюю схожесть поведения зомби и находящейся в трансе сивиллы, эти два вида измененного сознания представляют собой два полюса символизма: сивилла отключена от презентационной непосредственности, потому что интерпретирует то, что обычно не поддается интерпретации, — причинную эффективность, а зомби не способен интерпретировать даже презентационную непосредственность и реагирует на символы инстинктивно.
Сивилла
никогда напрямик ничего не расскажет
но как раз потому не врет
только знак подает, кто поймет тот сам все свяжет
а другой нити все порвет
что секунд мерный ход
прутья решетки
на окне координат
что события близки
только в своем прошлом
чем сейчас стало миг назад
как могла рассказать связь времен
тем кто к ней заходил ослеплен
темнотой после ярких лучей
чувством странным, что они уже не те
что они не один, а сообщества
и эпох прошлых дней множество
было их и опять назавтра
уже кто-то новый их предсказание осуществит
только знак
Есть области общественной жизни, где символы могут быть единственным выходом из положения. Уайтхед рассматривает вечно актуальную ситуацию с сообществом людей, объединенным единым географическим положением, Такими сообществами являются ,например, все страны. Силы, поддерживающие единство сообщества, выступают в роли причинной эффективности для его индивидуальных членов (отдельные люди, национальности и т.д.) и обречены вызывать эмоциональное отношение, в основном ненависть и раздражение, таким образом стимулируя центробежные тенденции в сообществе. Но, если обязанности социальной жизни заменены в обществе их символами, восприятие необходимых ограничений свободы переходит в область первой моды , таким образом снимая давление путем "переноса критики на символы, которые в силу своего привычного использования избегают ее". Уайтхед делает вывод, что связанное "инстинктивным поведением и инстинктивными эмоциями, сконцентрированными вокруг обычаев и предубеждений" (а не вокруг идеи!), любое такое сообщество может и в большинстве случаев отвечает нестабильностью на попытки его улучшить. Многочисленные примеры революций далекого и недавнего прошлого подтверждают его правоту. Рецепт Уайтхеда - не отказываться от изменения общества в лучшую сторону, но сохранять по возможности старую символику. При социальных изменениях старые символы приобретают новые привязки, старые обряды сохраняются как символы для новых значений, как это случилось с языческими русскими праздниками после крещения.
Но стоит задержаться на стабилизирующей роли "обычаев и предубеждений". Эта найденная Уайтхедом способность символизма помогать в ситуациях, безвыходных с точки зрения интеллекта, является интуитивной и родственной самоорганизации в силу проведенной ранее аналогии метафизик Уайтхеда и Бергсона. Ее можно назвать "символичекой подменой", и, если следовать логике Уайтхеда, что две моды непосредственного восприятия у высших животных - продукт адаптационного процесса, то символическая подмена - это способ, каким проходил этот процесс. В примерах Уайтхеда символы, выступая в роли посредника между восприятием и неясными эффективными силами, могут организовывать толпу или даже целую страну, но они же и организовывают интеллект, снимая с многих аспектов жизни непосредственную эмоциональную реакцию и создавая лояльность человека к необходимости соответствовать реальностям жизни.
Профессиональная деятельность, как неотъемлемый элемент общественной жизни, немыслима без символической подмены. Врач вызывает доверие пациента, если, конечно они не друзья, не своими человеческими качествами, а с помощью профессиональной репутации. Реальный человек, надевая халат, форму или улыбку политика, снимает остроту причинной эффективности со своих действий, направленных на людей, огораживая себя от отношений причинной эффективности с их стороны, а иначе его профессиональная деятельность не продлилась бы долго. Это - необходимость, коль скоро существует разделение труда. Но существует тонкая грань между осознанным выбором и слепой верой, между следованием традициям и повиновением, между обработкой полученной символической информации и инстинктивным поведением по отношению к символам.
Приведу пример. В одной телевизионной передаче, посвященной психологии, уважаемый ученый и по совместительству артист, выступающий с психологическими экспериментами, рассказывал об опыте гипнотического зомбирования на сцене. Испытуемому из зала после введения в состояние гипнотического транса давалась установка, что после того, как он проснется, он возьмет пистолет, лежащий здесь же на столе на сцене, и выйдя в зал, сделает выстрел в человека, сидящего на таком-то месте. Оставляя моральный аспект этого опыта в стороне, надо сказать, что конечно, пистолет был не заряжен, но испытуемый об этом не знал. Так вот, наблюдение психолога заключалось в том, что, если раньше, скажем, в советские годы, только один из десяти испытуемых нажимал на курок, а остальные девять давали негативную реакцию в виде конвульсий, то из десяти наших современников девять выполняли установку. Что же, если не возникшая в последнее время привычка инстинктивно реагировать на символы, может объяснить этот удивительных факт? Для выработки такой привычки требуется значительное время, взять, например, отработку безусловного повиновения приказам у военных, и вопрос, какие явления современной жизни могли ее вызвать: средства массовой информации, компьютеры или что-то другое, - требует профессионального исследования. Но факт остается фактом: современный человек более восприимчив к зомбированию, чем люди даже недавнего прошлого.
