В современной метафизической литературе можно найти и технические философские работы, и книги мистического содержания, трактующие о сакральных текстах, мистических свойствах камней и растений, альтернативных космологиях, йоге, ангелах и даже о картах Таро. Это не странный случай омонимов, а результат разделения того, что некогда составляло единое целое.
Мистика
Метафизика Аристотеля имела две составляющие: с одной стороны, изучение всего сущего в мире с наиболее общей точки зрения, как существующего, с другой стороны, нахождение первопричины. Для Аристотеля эти два аспекта его метафизики как раз и были аспектами, то есть взглядами с двух различных сторон на одну и ту же проблему. Подход философов древности был естественно обобщенным: как писал Уайтхед, на ранних этапах развития мысли, когда понятийный аппарат только нарабатывается, общность и связанная с ней моральность подхода к изучению мира необходима. С развитием специальных наук и с кристаллизацией религиозных догматов потребность в такой общности, да и в философии вообще, на первый взгляд отпадает. Эти два полюса, наука и религия, обретают такую силу, что, перетягивая каждый на свою сторону, начинают разрывать философскую общность. Аспекты метафизики, которые казались частями одного целого, обретают независимую жизнь. Вопрос первопричины оказывается неприемлемым для тех, кто считает, что в науке можно найти все ответы, а изучение всего сущего не столь интересно для теологов и мистиков. В результате, те, кто отдает предпочтение науке, теряют связь с эмоциями и целями людей, те, кто выбирает религию или мистику, перестают понимать развитие цивилизации и могут только сетовать на ее недостатки, а философия теряет возможность влиять на науки и религию.
Мистицизм, скорее всего, появился задолго до возникновения современных наук, религий и философии. Оставляя в стороне преимущества и недостатки мистики как системы взглядов надо отметить, что даже средневековые монахи, опираясь на вопрос Аристотеля о первой причине и полностью посвящая себя теологии, зачастую обращались к тем областям знаний, которые сейчас считаются оккультными. Многие ученые, не говоря уже о людях искусства отдавали мистике должное. Но в том, что современная метафизика качнулась из поддерживаемого здравым смыслом равновесия между наукой и религией в сторону мистицизма виноваты сами философы. Большая часть их усилий в двадцатом веке, начиная с логических позитивистов и кончая современными научными реалистами, была сконцентрирована на создании логически непротиворечивой и полной философской системы, построенной по типу естественной науки. Очевидная односторонность такой методологии не могла не вызвать ответную реакцию. Маятник качнулся в другую сторону, когда немецкие феноменологи полностью отвергли научный метод, постепенно все больше и больше склоняясь в сторону мистицизма.
"Почему вообще есть сущности, а не ничто?" - таков главный вопрос метафизики для Хайдеггера, то есть его интерес находится за гранью сущностей. Сознание с его сомнениями, скукой, безразличием и все же жаждой познания - вот арена сражения Хайдеггера как философа феноменолога. Сквозь готические мозаичные окна сознания реальность предстает неким мифическим миром, о котором, если и можно что-то узнать, неизвестно, насколько это нужно. Хайдеггер, не удовлетворенный изучением сущностей (реальности), призрачных для него, обращает свой взгляд на Сущее в единственном числе и предлагает вернуться к основам метафизики для того, чтобы двинуться по иному пути, "преодолеть метафизику". Он упрекает метафизику в том, что она изучает сущности и тем мешает восприятию или ощущению Сущего, в котором стремится найти рычаг против ужасающего его мира, пораженного технологическим прогрессом. Но таким образом Хайдеггер лишь демонстрирует, что в качестве альтернативы метафизики может выступать мистицизм, пусть и в обличии аристотелевского поиска первоначальных причин.
Выходом из положения мог бы быть философский метод Уайтхеда, основанный на описательном обобщении как достижений науки, так и религии и других областей человеческого опыта, не скованных научной строгостью. С другой стороны, в век технологий исключить науки из предмета философии, как бы ни было это заманчиво для мистика, - искусственно урезать все сущее по границам, существовавшим во времена великих греческих философов. Предмет метафизики, в отличие от естественных наук, постоянно меняется вместе с развитием специальных наук и человеческой культуры вообще не только в смысле появления новых понятий, но и, следуя Бергсону, новых вещей, выделяющихся для нашего интеллекта в мировом процессе. В следующий раз я на паре примеров попробую показать, как метафизика может уживаться с мистикой, но сохранять связь с цивилизацией.
Мистика
Метафизика Аристотеля имела две составляющие: с одной стороны, изучение всего сущего в мире с наиболее общей точки зрения, как существующего, с другой стороны, нахождение первопричины. Для Аристотеля эти два аспекта его метафизики как раз и были аспектами, то есть взглядами с двух различных сторон на одну и ту же проблему. Подход философов древности был естественно обобщенным: как писал Уайтхед, на ранних этапах развития мысли, когда понятийный аппарат только нарабатывается, общность и связанная с ней моральность подхода к изучению мира необходима. С развитием специальных наук и с кристаллизацией религиозных догматов потребность в такой общности, да и в философии вообще, на первый взгляд отпадает. Эти два полюса, наука и религия, обретают такую силу, что, перетягивая каждый на свою сторону, начинают разрывать философскую общность. Аспекты метафизики, которые казались частями одного целого, обретают независимую жизнь. Вопрос первопричины оказывается неприемлемым для тех, кто считает, что в науке можно найти все ответы, а изучение всего сущего не столь интересно для теологов и мистиков. В результате, те, кто отдает предпочтение науке, теряют связь с эмоциями и целями людей, те, кто выбирает религию или мистику, перестают понимать развитие цивилизации и могут только сетовать на ее недостатки, а философия теряет возможность влиять на науки и религию.
Мистицизм, скорее всего, появился задолго до возникновения современных наук, религий и философии. Оставляя в стороне преимущества и недостатки мистики как системы взглядов надо отметить, что даже средневековые монахи, опираясь на вопрос Аристотеля о первой причине и полностью посвящая себя теологии, зачастую обращались к тем областям знаний, которые сейчас считаются оккультными. Многие ученые, не говоря уже о людях искусства отдавали мистике должное. Но в том, что современная метафизика качнулась из поддерживаемого здравым смыслом равновесия между наукой и религией в сторону мистицизма виноваты сами философы. Большая часть их усилий в двадцатом веке, начиная с логических позитивистов и кончая современными научными реалистами, была сконцентрирована на создании логически непротиворечивой и полной философской системы, построенной по типу естественной науки. Очевидная односторонность такой методологии не могла не вызвать ответную реакцию. Маятник качнулся в другую сторону, когда немецкие феноменологи полностью отвергли научный метод, постепенно все больше и больше склоняясь в сторону мистицизма.
"Почему вообще есть сущности, а не ничто?" - таков главный вопрос метафизики для Хайдеггера, то есть его интерес находится за гранью сущностей. Сознание с его сомнениями, скукой, безразличием и все же жаждой познания - вот арена сражения Хайдеггера как философа феноменолога. Сквозь готические мозаичные окна сознания реальность предстает неким мифическим миром, о котором, если и можно что-то узнать, неизвестно, насколько это нужно. Хайдеггер, не удовлетворенный изучением сущностей (реальности), призрачных для него, обращает свой взгляд на Сущее в единственном числе и предлагает вернуться к основам метафизики для того, чтобы двинуться по иному пути, "преодолеть метафизику". Он упрекает метафизику в том, что она изучает сущности и тем мешает восприятию или ощущению Сущего, в котором стремится найти рычаг против ужасающего его мира, пораженного технологическим прогрессом. Но таким образом Хайдеггер лишь демонстрирует, что в качестве альтернативы метафизики может выступать мистицизм, пусть и в обличии аристотелевского поиска первоначальных причин.
Выходом из положения мог бы быть философский метод Уайтхеда, основанный на описательном обобщении как достижений науки, так и религии и других областей человеческого опыта, не скованных научной строгостью. С другой стороны, в век технологий исключить науки из предмета философии, как бы ни было это заманчиво для мистика, - искусственно урезать все сущее по границам, существовавшим во времена великих греческих философов. Предмет метафизики, в отличие от естественных наук, постоянно меняется вместе с развитием специальных наук и человеческой культуры вообще не только в смысле появления новых понятий, но и, следуя Бергсону, новых вещей, выделяющихся для нашего интеллекта в мировом процессе. В следующий раз я на паре примеров попробую показать, как метафизика может уживаться с мистикой, но сохранять связь с цивилизацией.
